Я очень ждал снега
Он пришёл ночью. Наверное.
Быстро и много.
Я оделся, побежал в парк и с наслаждением поскрипел по этой белизне в утреннее кафе
Пройдя метров сто, обернулся и замер
Чёрная цепочка следов напоминала иероглиф неизвестного языка
Обернулся я вовремя
Иероглиф дорисован
Аккуратно ступая в собственные следы, я вернулся спиной к началу
Стою улыбаюсь, а сердце стучит бешено.
Я не могу уйти в сторону — путь один
Но я уже прошёл по нему — два раза нельзя точно
И домой не могу вернуться — это старость зовёт
Стало светлее и сильно замерзли ноги. Я не двигался
Сильное жжение в паху сказало о том, что иероглиф про меня знает и сложен не из следов, а из цепочки черных поцелуев.
Я позвонил Ренату. Он актёр — все понял.
И через час приехал с лыжами
«Это старые. Не нужны»
Бросил мне их, чтобы не подходить и не попасть в то, что потом не забудет, и скромно удалился
И я склеил лыжнёй метроном следов
Мне просто было очень важно, чтобы эти две полосы стали длинным знаком «==»
Лыжи я оставил в конце росчерка и заячьими прыжками поскакал в кафе.

День начинается из ничего.

Текст: Антон Адасинский
Фото: Katja Pietrusky

“Вот человек, который начал бег
Давно, когда светало во вселенной…”*

Коридор больницы.
Она не очень чистая и старая по интерьеру.
По коридору идёт пара.
Мальчик, тепло одетый, в свитере, лет 11-12.
Чуть сзади — мужчина, с неестественно поднятой головой, c обезображенным ожогами лицом.
Он в двух халатах.
Сверху ещё какая-то больничная куртка.
Пижамные штаны, грязные внизу, и совершенно босой.
У дверей на улицу их ловит то ли санитар, то ли врач.
Хватает мальчика.

– Коврик взял?

Мальчик показывает на свёрток под мышкой.
Обожжённый смотрит выше голов и сквозь как-то…
Спускаются по ступеням, и как только мужчина чувствует землю, он срывается с места и бежит.
Судя по всему, это прогулочный парк больницы.
Он бежит вдоль проволочного забора.
Мальчик бежит за ним, и чувствуется, что это их привычное занятие.

Съёмки динамичные.
Здесь какой-то сбой должен быть:
То ли камера замедляется, то ли решетка забора становится агрессивней, и свет как-то трещит, темнеет

Снежная туча.

И снег пошел, и тает на лице
румянец смерти…

В окне больницы санитарка с нездоровым пацаном на руках смотрит в окно на Обожжённого и мальчика.

Они сидят на скамейке.
Ноги человека замотаны в полотенце, под ногами на снегу коврик.
Он это не замечает.
Там, далеко внизу…

Далекий ракурс (Брейгель «Возвращение с охоты»?)

Уже почти скатан снеговик
Вместо рук у него прутья. Много.
Пацаны что-то там задумали, и Обожжённый понимает — что.

— Отнеси им

Даёт коробок спичек мальчику.
Мальчик поджимает губы и бежит вниз.
По дороге спотыкается. Падает смешно в снег. Встаёт и оборачивается.
Обожжённый лежит на скамейке боком и как-то неудобно.
Мальчик с криком бежит назад, и сразу мимо скамейки, к корпусу больницы.

На лице Обожжённого снег уже не тает.

Дети внизу все-таки как-то подожгли прутья снеговика.
Огонь и снег.
Плавится белый Идол, белая игрушка!!
И нос морковкой, и глаза пуговицами!
Это всегда!
Сгорит — и возьмёт с собой!

Дура в окне:

— Вот ведь поганцы!…

Текст: Антон Адасинский
Фото: Анна Богодист, Елена Яровая, Елена Имамова
* авт. Белла Ахмадуллина

А мы были в Самаре, Питере и Москве…

Что-то случилось с нами или с людьми, которые за нас.
Теперь им очень-очень-очень нужно, чтобы мы были и жили,
Хотя у меня в последнее время другие планы.
И черная туча укрывает родинки и щетину…
А тут вдруг – не вдруг – столько любви!
Не просто «Билетик есть?»
А со слезами – «Мне надо! Я из Омска летела…»

Белый снег, цвет утренней аллеи в санатории, когда задыхаешься от слов сестры:
– К вам пришли…
– Кто, – кричу, – кто!?
Она улыбается.
– Вот сами и увидите…

Пижама, халатик, и скольжение вниз, в парк, отбрасывая с каждой ступенькой слепки себя – грешного, болтливого, единственного. И извиняться приготовленной шутке – «Люблю себя, себя творенье!»

Холодные руки, неловкость, куда деть апельсины?.. А потом – косо в сугроб, и – Заговор!..

Текст: Антон Адасинский
Фото и дизайн фото: Елена Яровая